– А что если перевести его во внутренние продажи?
– Чтобы он и там все завалил? Таминек прекрасно справляется с внутренними продажами. Фестино и так слишком долго прожил на кислородной подушке. Ему надо было в свое время заканчивать свою юридическую школу. Пришло время отключить кислород и выгнать его отсюда.
– Горди, – сказал я, – у Фестино семья, ипотечный кредит. Ребенок учится в частной школе.
– Ты, наверное, не понял. Я не спрашиваю твоего совета.
– Я не могу этого сделать, Горди.
Он пристально посмотрел на меня:
– И почему меня это не удивляет? Почему мне все время кажется, что ты не подходишь для команды «Г»?
Мне никогда не приводилось никого увольнять, и сейчас я должен начать с шестидесятитрехлетнего старика.
Кэл Тейлор плакал в моем офисе.
Я не знал, что мне с этим делать. Я толкнул ему через стол коробку с бумажными салфетками и принялся уверять, что в этом нет ничего личного. Хотя был один сугубо личный аспект – его неспособность выбраться из бутылки с виски, чтобы брать телефонную трубку и выслушивать бесконечные отказы, с которыми ежедневно приходится сталкиваться каждому менеджеру по продажам.
Не стану утверждать, что мне было больнее, чем ему. Но мне действительно было очень плохо. Он сидел передо мной в кресле в своем дешевом сером летнем костюме, который носил, не снимая, годами. Наверное, Кэл купил этот костюм в приступе иллюзорного оптимизма еще во времена президента Линдона Джонсона. Воротник рубашки истрепался. Его белые волосы были зачесаны назад с помощью геля, а желтые от никотина усы аккуратно подстрижены. Он покашливал сильнее, чем обычно.
И он рыдал.
В Entronics существовала строго соблюдаемая процедура увольнения. Никакой самодеятельности. После меня сотрудник должен был пойти в отдел персонала и пройти консультацию психолога из службы трудоустройства уволенных. В обязанности психолога входило рассказать об условиях медицинской страховки и сообщить, в течение какого времени он будет по-прежнему получать зарплату. Потом сотрудник отдела безопасности должен вывести его из здания. Это было окончательным унижением. Проработать сорок лет в компании, чтобы потом тебя вывели за двери, как мелкого воришку.
Когда все формальности были соблюдены, Кэл встал и спросил:
– Ну и как ты себя чувствуешь?
– Я?
Он взглянул на меня глазами больной собаки:
– Ты счастлив? Нравится быть палачом Горди? Исполнителем его приговоров?
Вопрос не требовал ответа, так что я промолчал. Я чувствовал себя так, словно только что получил коленом по яйцам. Я мог только догадываться, насколько было плохо ему. Закрыв дверь офиса, я рухнул в кресло и смотрел сквозь стекло, как он идет, опустив плечи, через ряды рабочих столов к своему месту.
Я видел, как он разговаривает с Форсайтом и Гарнетом. У меня зазвонил телефон, но я не стал брать трубку – звонок приняла Франни. Она вызвала меня по интеркому и спросила, буду ли я разговаривать с Барри Улазевицем из Чикагского Пресвитерианского Госпиталя. Я ответил, что занят. Она прекрасно знала, что я не разговариваю по телефону и в кабинете у меня никого нет, поэтому спросила:
– С тобой все в порядке?
– Все хорошо, не волнуйся, спасибо, – ответил я, – просто мне нужно несколько минут побыть одному.
Кто-то принес Тейлору охапку картонных коробок. Пока он паковал свои вещи, несколько человек собрались около его стола. Тревор метал злобные взгляды в мою сторону.
Это было как пантомима похорон – я все мог видеть, но ничего не слышал. Слух разлетелся быстро, словно круги на воде. Одни подходили к нему и говорили краткие соболезнующие речи, а потом быстро убегали. Другие делали многозначительные жесты, проходя мимо, но не останавливаясь. Забавно наблюдать, как сотрудники крупной компании ведут себя с тем, кого только что уволили. Увольнение чем-то похоже на серьезное заразное заболевание – на каждого, кто остановился, чтобы выразить соболезнование, было двое, кто предпочитал не подходить близко, чтобы не подхватить заразу. Или просто не хотели, чтобы их видели о чем-то дружески разговаривающими с бедным Кэлом – лишний раз старались подчеркнуть свой нейтралитет.
Когда я поднял телефонную трубку, чтобы попросить Фестино зайти ко мне, раздался стук в дверь.
Это был Фестино.
– Стэдман, – произнес Фестино, – скажи мне, что это не ты только что застрелил старого Кэла Тейлора.
– Сядь, Рики, – сказал я.
– Я просто не верю своим глазам. Это уборщики трупов? Команда по слияниям и интеграции? Это они отдают такие приказы?
Мне ужасно хотелось сказать, что это была не моя идея, но это прозвучало бы слишком уклончиво. Хотя и было чистой правдой. Вместо этого я произнес:
– Пожалуйста, сядь, Рики.
Он сел:
– А почему Горди сам не сделал этого, а? Мне казалось, он бы с удовольствием занялся этим лично. Он же любит такие вещи.
Я ничего не ответил.
– Как твой друг, я должен тебе сказать – мне не нравится, что с тобой происходит в последнее время. Ты становишься отрицательным героем.
– Рики, – попытался я перебить его.
Но его было уже не остановить:
– Сначала это идиотское «Письмо капитана Квига». Теперь ты стал палачом Горди. В этом нет ничего хорошего. Я говорю тебе это откровенно, как друг.
– Рики, пожалуйста, остановись на секунду.
– Итак, Тейлор первый, кого выбросили за борт кормить акул, да? Первый герой, которого голосованием выгнали с острова? Кто следующий, я?